Казачество как феномен украинской самоидентификации
Образовательная площадка «Трансформер» и ГДИП Медиа-центр приглашают Вас на открытие выставки, посвященной украинскому казачеству, в частности образу казака в изобразительном искусстве 1960-1970 годов.
Двенадцать картин трех художников — символические числа! — по-своему представляют дух и идею казачества, как хорошо всем знакомого воплощения благородства, оптимизма, свободы и самой идеи украинства. Казачество — это сообщество, элитное не богатством, но духом; членство в нем доступно каждому, самому обыкновенному человеку. Бесспорно, это — самое важное. В составе выставки мы видим живописные произведения, выполненные Романом Кириченко, Виктором Быстряковым и Моисеем Гатманом. Все представленные картины по технике исполнения можно поделить на две группы: монументальные масличные полотна — и более камерные на вид произведения, выполненные гуашью на картоне. Стоит пристального внимания, что воплощение общей идеи, которая объединяет картины выставки также имеет два варианта. И интересно, что эти варианты с техникой выполнения картин в основном совпадают, а еще интереснее — совпадают-таки не везде… Это мы сейчас и увидим.
Итак, для начала отметим, что формат картин в основном коррелирует с идеей — то бишь со способом ее воплощения (так как идея — совместная). Ведь можем заметить, что более значительные по размеру и вообще более «монументальные» на вид картины отражают ментальность казачества как сословия — тогда как меньших и более стилизованных (в сторону упрощения) картин удостоены отдельные личности — предводители казачества. Нельзя сразу же не отметить, что упомянутое упрощение в стилистике этих картин отсылает к традициям наивного народного искусства — подобным как бы намекая на тесную связанность всех этих предводителей с народом. Недаром среди них мы не видим выдающихся политиков — гетманов, а именно главарей восстания и демократически избранных кошевых Войска Запорожского Низового: Иван Сирко, Павло Бут (Павлюк), Семерий (Северин) Наливайко, Максим Железняк. Хотя, если уж придираться, то есть и определенные исключения: Максим Железняк был избран восставшими гайдамаками именно Гетманом, выдавал универсалы, как правитель воссозданного Казацкого государства — но был поставлен непосредственно народом. А полковник Гетманщины Иван Богун — был без преувеличения народным героем: его слава среди людей не имела никоего отношения к занимаемой им официальной должности.
Поэтому мы видим, что во всех заслугах и победах казацких предводителей — кроются несомненные заслуги и всех простых людей, которые их привели к власти. Поэтому они и воплощают не только и не столько собственное — но и народное величие: каждой отдельно взятой личности «Нации Казаков», как нас называли иностранцы. Эту стратегию выбрали Виктор Быстряков и Роман Кириченко. Не в ущерб собственной творческой индивидуальности они творят словно в одном ключе: даже кажется, что своеобразная стилистика, в которую входят их произведения, есть не просто прихоть одного креативного оригинала — а, так сказать, обусловлена самой эволюцией искусства… Хоть Кириченков «Самойло Кошка», хоть Быстряковов «Павлюк» — они словно оказываются братьями не только по принадлежности к одной воинской семьи — Славного Войска Запорожского, но и по «стилевой принадлежности» тех своих ипостасей, в которых появились на картинах по милости наших креативных художников…
А вот Моисей Гатман раскрывает внутренний мир казака несколько иначе. Он идет путем древней классики — ближе к традициям монументальной станковой живописи «романтической» эпохи. Его коллеги, как мы только что видели, показывают сущность казака через конкретные, в основном довольно известные личности. Тем временем на значительных масличных полотнах мы видим сцены быта из жизни запорожцев, причем разнообразно представленные: среди голой степи — и на обжитой Сечи, в группе — и лицом к лицу, и даже наедине с самим собой. Последнее уже как бы перекликается с портретами отдельных предводителей казачества. Они недаром изображены в одиночку: всякий старшой в какой-то степени — одинокий, поскольку только единолично может осуществлять власть и нести ответственность за принятые решения. Однако казак, изображенный в полный рост с обнаженной саблей — который воплощает, конечно же, на этот раз не конкретную личность, а скорее целое казачество — также будто несет на себе печать того же одиночества: ведь каждый казак одновременно был сам себе вождем и господином — а затем нес и ответственность, которая предопределяла его величие, как личности. Вот почему все существо нашего героя и выражает явную готовность ко всему: тоской здесь и не пахнет!
Последнюю, кстати, разгоняют запорожцы игрой на гуслях, для уверенности эффекта собравшись в группы: ведь личность личностью — а, как известно, один в поле не воин! Эта картина открыто противостоит «одиночеству» большинства казаков, напоминая, что даже это обстоятельство, как его не понимай — часто относительно. Как видно, всякий, даже «среднестатистический» казак — со всем может справиться, потому что есть никоим образом не член обезличенной массы, а как раз наоборот. Эти качества, в настоящее время доступные для всякого гражданина, казаки некоторое время взращивали в пределах своего состояния. Но, видимо, психологию целого состояния труднее узнать, чем отдельную личность.
Не потому ли Авторы представленных картин с одной стороны — вроде пытаются облегчить зрителю этот процесс познания — но одновременно позволяют задуматься, ибо, с одной стороны, реалистично — то есть предельно ясно и четко пытаются нарисовать быт рядового казака, почти не оставляя лишних двусмысленностей, способных запутать мнение еще не привычного наблюдателя. Зато символизм и некоторая схематичность, с которой изображены личности — казацкие предводители — приглашают зрителя дополнить недосказанное нарочито упрощенной стилизацией — как всегда в подобных случаях, будто предоставляя ему также слово. Схематичность, однако, не пересекает границы дозволенного, превращая осмысленную идею в безликую абстракцию. Вот почему у зрителя при взгляде на эти картины и не исчезает ощущение правдивости: напротив, великие воины прошлого — казалось бы, недостижимые для простого гражданина! — показываются перед ним во всей своей простоте, будто показывая: мы, мол, такие же простые люди! Если мы смогли — то почему бы тебе не пойти? В этом контексте интересно, что Богдан Хмельницкий — старшой, который не нуждается в представлении! — выписан маслом на большом полотне реалистично, без претензии на упрощение (хотя и также в парадной, а следовательно — несколько символической, «иконографической» позе). На самом деле-то из всех вождей, он представляет не только и не столько себя самого — но само казачество. Ведь недаром и его характер, который отмечали современники — был близким и понятным рядовым казакам.
Выставка представляет казачество как бы с двух сторон для читателя, позволяя ему выбрать тот путь познания необычного феномена, который ему лично по душе. Японская мудрость гласит, что путь к Истине — как на вершину горы Фуджи: различные пути ведут к ней — но все, в конце концов, сходятся в одном. Наши же пути к познанию своей идентичности, не только ведут к общей Истине — но и по дороге раз за разом пересекаются, словно генетический код ДНК-спирали.
Сергей Бригадир, куратор просветительского центра «Трансформер»