Андрей Куликов о собственной свободе слова и украинских людях на Донбассе (видео)

— Вы работали на британском радио, на ICTV, на «1+1». Скажите, чем украинское информпространство отличается от, скажем, британского?

У нас только общеукраинских телеканалов и претендующих на этот статус 15-20.

Результат такой, что эти несколько британских игроков делают много качественной продукции, а наших 15-20 делают мало качественной и много некачественной.

— Вы какие каналы смотрите?

— Когда я прихожу домой, то смотрю те новости, которые сейчас в эфире или скоро будут. Я не смотрю всякие талант-шоу, битвы экстрасенсов и прочее. Время от времени смотрю сериалы. Потому что 1,5-2 года назад из них можно было много чему научиться для ток-шоу. Сериалы – кладезь, из которого можно черпать.

— Какие сериалы?

— Продолжающиеся полгода и больше. Повторяемость эпизодов, сюжета, цикличность присущи сериалам. Это те штуки, которые находят отражение в ток-шоу. У зрителей возникает такое впечатление, что они все могут знать наперед.

Я смотрю, чтобы знать, где поставить точку и объявить перерыв. Чем заканчивается серия? Тем, что кто-то пристально смотрит вам в глаза. Это прием. «Мы вам еще покажем».

На чем основывается привлекательность сериалов? Во-первых, мы знаем, что там произойдет, и есть радость от этого. Во-вторых, надежда «а может в этот раз будет немножко иначе».

— А что касательно информационного жанра? Вы смотрите «Свободу слова» сейчас, когда вас там уже нет?

— «Свобода слова» и другие ток-шоу – это не информационный жанр. Из них можно было бы сделать информационный жанр, в лучших образцах так оно и есть. Но это продукт срежиссированный и такой, который пытаются направить по определенному сценарию. Развлекательным его тоже не назовешь. Скорее это аналитический жанр.

— Вы все-таки смотрите «Свободу слова»?

— Время от времени. Чтобы увидеть политиков и чиновников, которых давно не видел. Мне нужно сверять собственное восприятие происходящего в Украине с тем, как это воспринимают мои коллеги по «Свободе слова», к которым я сохранил большое уважение. Мне не стыдно, что могу у них что-то узнать.

— Уже год как вы ушли и сосредоточились на «Громадському радіо». Может, скучаете по телевидению, планируете вернуться?

— Нет. Радио гораздо интереснее, разнообразнее, дает гораздо больше пространства, чтобы человек себя выразил. Кстати, оно бывает гораздо более требовательным, чем телевидение.

Я раз в неделю веду программы на телеканале ATR, но это временная мера. Скорее из солидарности с этим телеканалом, чем для самого себя.

— Насколько сейчас информпространство независимо и профессионально?

— Что касается профессионализма, трудно измерить. Потому что обычно, что мы видим, слышим, читаем? Киев. Страна большая, есть большие города, в которых есть свое информационное пространство. Без его исследования нельзя говорить о профессионализме в Украине. Потом практически вне нашего внимания остаются те люди, которые работают в районах. А это тысячи коллег. Сотни газет, немного радио и немного ТВ. Я уже не говорю об онлайн-ресурсах. Мы о них практически ничего не знаем, лишь время от времени на каких-то журналистских конкурсах получаем информацию.

Если исходить из Киева и редких прорывов на общеукраинскую арену, то, по моему мнению, профессиональный уровень низкий. Но это, в частности в телевизионной отрасли, объясняется измельчанием ресурсов. Нельзя создавать достаточно качественный материал, когда человеческие силы и материальные средства распылены по большому количеству операций.

Часто спрашивают: «Как вы оцениваете общий уровень свободы слова в Украине?» Общее пространство состоит из сотен тысяч маленьких пространств свободы слова. Даже люди, которые работают в одной редакции, для себя формируют свою свободу слова, которая пересекается с той, которую пытается определить редактор, владелец и те, кто влияют на редакцию. В какой степени мы с вами раздвинули ограничения, в такой мере существует наша свобода. Мы в чем-то пересекаемся, и возникает общее пространство. Поэтому оно постоянно меняется.

Люди, которые могут и хотят творить свободу слова, находят такие возможности при любом режиме. Даже при советском. Януковича, Кучму много критиковали. Но свобода слова существовала и тогда — в той мере, в какой мы ее осуществляли.

И наоборот, даже, казалось бы, в демократические времена Ющенко были наступления на свободу слова. Поскольку заметные деятели в журналистике — интуитивные демократы, то тех, кто придерживается демократических взглядов, считается неправильным критиковать. То же, что возникло у нас, когда началась война. Своих не критикуй, ибо это на пользу врагу.

— Вы почти все время общаетесь на украинском языке. Но изредка переходите на русский, в частности на «Свободе слова». Почему? Заметно, что это вам нелегко дается.

— Это было весной 2014 года. В частности потому, что я тогда побывал в Донецке, где царил беспорядок и безвластие. Я видел, что для людей, которые выходили на митинги на площадь Ленина, человек с украинского телевидения, безразлично, какой и что делал, был фактором раздражения. Мы все для них были лжецами. Таким людям надо показать, что мы в чем-то такие же, как и они. Эти люди отдают предпочтение русскому языку в общении. Если надо наступить на какие-то свои принципы и обратиться к ним на русском языке, то это мы и сделали в «Свободе слова». Точно две программы я провел на русском языке, потому что считаю, что на тот момент от этого зависело немало жизней не только на Донбассе.

О вопросе украинского языка нам иногда говорят, что он не имеет значения, что он не интересует украинцев. Нет. Опыт показывает, что это очень важный вопрос, он имеет непосредственное отношение даже к войне.

— Сейчас, как вы думаете, каким образом мы можем найти общий язык с Донбассом? Не стал ли он настолько далеким, что уже поздно?

— Надо убрать из наших представлений это «найти общий язык с Донбассом». С некоторыми людьми у нас взаимопонимание никогда не исчезало. С некоторыми за эти годы или возобновилось, или уменьшилось. Кстати, разве они так далеко? Сотни тысяч из них живут на контролируемой территории. Надо встречаться с ними. Если у тебя нет возможности поехать на Донетчину или Луганщину, то для понимания происходящего нужно разговаривать с теми людьми, которые находятся здесь.

Журналисты, политологи, все те, кто пишут о ситуации на Донбассе, но не побывали там, просто не имеют права что-либо публиковать.

Я недавно был в Северной Ирландии. 1,5 млн населения, 30 лет вооруженного конфликта, в котором погибли 5,2 тыс. людей. И больше всего жертв среди мирного населения, что, кстати, характерно и для нынешней войны на Востоке Украины. 1,8 тыс. погибших – мирные люди, 1,4 тыс. людей потеряли британская армия, полиция, спецслужбы. Дальше уже идут потери террористических организаций. То есть те, кто совершал терроризм, потеряли меньше всего.

— Каким образом мы сможем вернуть Крым и Донбасс?

— Я думаю, что Донбасс удастся вернуть в недалеком будущем. Земля и люди украинские, слишком много связей. Хотя я не разделяю тот аргумент, что, мол, России Донбасс не нужен. Каждый клочок чужой земли очень нужен России. Отдельные районы, Крым, отхватить что-то в Беларуси – нужно.

Это не добавляет богатства, существенного количества людей, но, как символ имперской мощи, любой захват чужой территории или фактический контроль – это утверждение.

Ну, вот Приднестровье — узкая полоска, с которой у России даже нет общих границ, нужно. Потому что это оплот «русского мира».

Нам необходимо помнить, что весной 2014 года очень важную передышку для Украины дали украинские патриоты на Донбассе. Они теряли жизни, дома, но выходили на митинги, оказывали активное сопротивление, о котором мы еще очень мало знаем. Они оказывали пассивное сопротивление. За это время враг не мог продвинуться дальше. Благодаря Донбассу и его людям устояли Харьков, Херсон и некоторые другие города, где так же работали российские агенты.

В первых добровольческих батальонах было много местных людей. Мы сейчас об этом не знаем потому, что у многих из них есть родственники на оккупированных территориях.

Следовательно, в том, что Донбасс вернется в относительно недалеком будущем, сомнений нет.

По Крыму ситуация другая. Донбасс никогда не был представлен как территория российской славы. В Крыму это воспитывали. «Севастополь – город русских моряков». За Крым будут цепляться больше. Даже в восприятии некоторых иностранных политиков Крым гораздо ближе к России. Тем более, что в состав Украины его передали в 1954 году.

— Думаете, что Крым никогда не будет украинским?

— Я этого не сказал. У меня недавно была интересная встреча с эстонцами из организации «Кайтселийт». Это Союз обороны Родины, в который входят около 20 тыс. людей. Я их спросил о ситуации в Нарве. Читал репортаж журналиста о сплошь русскоязычном городе Нарва. Они говорят, действительно, эстонский язык там можно услышать только в органах власти. Да, там ходят люди с георгиевскими лентами. Там никто просто так не вывесит эстонский флаг. Но в то же время среди отрядов «Кайтселийта» на территории северо-восточной Эстонии, где преобладает русскоязычное население, до 80% бойцов – русскоязычные. Поэтому тем, кто не любит Эстонию, стоит только пересечь границу с Россией, чтобы немедленно захотеть снова вернуться в Эстонию.

Поэтому, каким бы иллюзорным сейчас ни выглядел лозунг, что мы построим хорошую жизнь в Украине, а крымчане сами к нам захотят, я думаю, что часть правды в этом есть. Но это займет годы, ведь мы знаем, что построить хорошую жизнь в Украине непросто.