Большая мировая игра: почему в СССР не верили в нападение Гитлера

Как получилось, что «гремя огнем, сверкая блеском стали» тысячи танков были утеряны в первые дни войны, а самолеты, в каждом пропеллере которых вроде бы дышало спокойствие наших границ, в значительной части даже не успели подняться в воздух для отражения агрессии.

Со времен Хрущева бытует легенда, что бравые разведчики, от Рихарда Зорге и резидентов «Красной капеллы», узнали самые тайные планы гитлеровского командования, вовремя передали в Москву, а недоверчивый и упрямый Сталин им не поверил. Более того, не поделился этой информацией с наркомом обороны Тимошенко и начальником Генерального штаба Жуковым. И они вынуждены были блуждать в информационных потемках.

На самом деле все было гораздо сложнее. Сталин был тиран и диктатор, но считать его примитивным недоумком нет никаких оснований. В его действиях прослеживается определенная логика, хотя, как оказалось, ошибочная.

Полет Гесса

В высших эшелонах германского руководства было много противников войны с Англией. Заместитель Гитлера по партии и соавтор книги «Mein Kampf» Рудольф Гесс был среди тех, кто очень остро переживал войну между «братскими» народами. 10 мая 1941 года он вылетел в Англию, чтобы попытаться добиться мира.

Сам полет, неважно с поручением Гитлера или по собственной инициативе Гесса, и попытка начать переговоры свидетельствовали о полном непонимании в Берлине реальной расстановки сил в английских правящих кругах. Несмотря на очень сложное положение в Лондоне, даже самые закоренелые мюнхенцы на гитлеровских условиях на мир не соглашались. Миссия Гесса была обречена на провал, но в тот момент об этом практически никто не знал.

Сталин к полету Гесса относился с крайним подозрением. Даже во время визита Черчилля в Москву в августе 1942 года он укорял его в том, что английская разведка заманила Гесса и теперь Черчилль держит его для возможных переговоров с Гитлером. В мае 1941 года подозрения Сталина подогревались столь плотной завесой секретности вокруг полета заместителя Гитлера, что никакой информации не сумели добыть советские агенты из знаменитой «кембриджской пятерки», хотя они занимали довольно высокие посты в разведке Великобритании.

Советский разведчик Ким Филби передал в Москву «что сейчас время мирных переговоров еще не наступило, но в процессе дальнейшего развития войны Гесс, возможно, станет центром интриг за заключение компромиссного мира и будет полезен для мирной партии в Англии и для Гитлера».

Японское правительство было крайне обеспокоено перспективой англо-германского сговора. В Токио прекрасно помнили, что в разгар конфликта на реке Халхин-Гол летом 1939 года был заключен пакт Молотова-Риббентропа, что вынудило Японию прекратить вооруженное противостояние с СССР.

Итальянский диктатор Муссолини также полагал, что готовится сговор, только за счет Италии.

Не меньше были озадачены и за океаном. В Вашингтоне всерьез опасались реванша умиротворителей. Черчиллю было крайне важно успокоить своих будущих союзников, поэтому он написал Рузвельту подробное письмо с информацией о деле Гесса. В конце своего послания он отметил, что «по нашему мнению, лучше всего дать прессе простор для воображения и предоставить немцам теряться в догадках».

В Москве и Берлине преувеличивали влиятельность мюнхенцев. Подозрительность Сталина, недооценка им решимости Англии вести войну с Германией до победы значительно сузила возможности дипломатического противодействия агрессивным устремлениям Берлина. Гитлер до самого начала войны не верил в возможный англо-советский союз, а Москва в самые напряженные дни весны – начала лета 1941 года делала все, чтобы укрепить его в этом мнении.

На переговорах 13 июня 1941 года советского посла в Лондоне Ивана Майского с министром иностранных дел Англии Энтони Иденом последний передал карту с дислокацией сил вермахта у советских границ и предложил обсудить совместные действия против агрессора. Сталин категорически отверг такую возможность, как британскую провокацию. В июне агрессию было уже не остановить, а вот в марте-апреле такая возможность в принципе была. Однако она была советским руководством бездарно упущена.

В большой игре в треугольнике Москва-Берлин-Лондон эпизод с полетом Гесса для СССР сыграл крайне отрицательную роль. В трех столицах пытались обмануть как своих врагов, так и потенциальных союзников. Все подозревали друг друга в двойной и даже тройной игре.

 Отвлекающий Ближний Восток

Уже осенью 1940 года немецкие генералы и адмиралы поняли, что для вторжения на британские острова у них нет ни сил, ни средств. Возникла идея нанести удар по важной для англичан периферии — на Ближнем и Среднем Востоке.

В немецких штабах были разработаны соответствующие планы. В их реализации был очень заинтересован главный военный союзник Гитлера — Муссолини. Именно из Рима шли утечки о таких намерениях Берлина. В Лондоне к подобным планам относились очень серьезно, и об этом регулярно в Москву докладывала резидентура в английской столице. Соответственно, в Кремле считали такой вариант предпочтительным, поскольку он давал СССР выигрыш во времени.

После завершения военных действий в Югославии и в основной части Греции все признаки указывали на реализацию германских ближневосточных планов.

В Каире король Фарук I начал тайные переговоры с Берлином. В это же время великий муфтий мусульман эль-Хуссейни при поддержке Берлина и Рима приступил к подготовке антибританского восстания арабов в Палестине, Трансиордании и других странах Ближнего Востока. В Германию прибыл лидер индийских националистов Босе, с согласия Москвы тайно проследовавший через советскую территорию и начавший переговоры с Риббентропом и другими нацистскими деятелями о подготовке антибританского восстания в Индии.

В ночь с 1 на 2 апреля 1941 года в столице Ирака Багдаде произошел государственный переворот, который возглавил антибритански настроенный аль-Гайлани. Он немедленно обратился за помощью к Риму и Берлину.

Иракская армия 2 мая 1941 года начала боевые действия против англичан. К ней на помощь из Германии была направлена группа офицеров, авиационный отряд и партия военного снаряжения. Берлин начал оказывать мощный дипломатический нажим на Турцию с целью добиться от нее согласия на пропуск вооружений, а в перспективе и войск, через ее территорию в Ирак. Советские дипломаты советовали турецкому правительству удовлетворить эту просьбу.

Ближневосточный театр военных действий до второй половины Второй мировой войны всегда был в центре внимания немецкого командования. И вполне вероятно, что какие-то действия там и осуществились в случае развития успешного наступления германских войск под командованием Эрвина Роммеля в Тунисе, Ливии и Египте. Апрель и начало мая прошли под знаком таких ожиданий.

В апреле — начале мая 1941 года в столице Турции Анкаре прошли советско-германские переговоры по Ближнему и Среднему Востоку, которые вели посол СССР Виноградов и германский посол фон Папен. В ходе них советская сторона подтвердила свою готовность содействовать германскому Drang nach Orient и «динамизму» экспансии Берлина. Переговоры были настолько секретными, что о них Берия узнал только из агентурных сообщений и направил письмо Сталину, что советский посол совещается с немецким. Характерна резолюция вождя: «Дурак». Переговоры продолжались, но закончились ничем.

Во второй половине мая военно-стратегическая и политическая обстановка в регионе коренным образом изменилась. Турция не согласилась на транспортировку вооружений в Ирак через свою территорию. Иран, в свою очередь, отказался поставлять в Ирак авиационный бензин, в результате чего германская авиагруппа там оказалась небоеспособной. Англичане 27 мая 1941 года вышли на подступы к Багдаду. В Северной Африке наступление Роммеля остановилось.

К этому времени Москве стало окончательно ясно, что германский удар в направлении Ближнего Востока не последует. Однако Сталин и его окружение все еще верили, что Германию в 1941 году от войны можно удержать путем переговоров.

В потоке дезинформации

Не следует недооценивать немецкое командование. План дезинформации был разработан весьма тщательно и был комплексным. В него включались не только военные структуры, но и гражданские. Вплоть до туристических бюро.

Было очевидно, что невозможно скрыть и долго объяснять войной на западе концентрацию большого количества войск на советской границе. Также было очевидно, что советская разведка будет собирать информацию, в том числе, и в германских посольствах.

Вот почему в дипломатические представительства Германии направлялись потоки дезинформационных материалов, которые и содержали относительно достоверные данные, но выделить их можно было при кропотливой аналитической работе. Таких подразделений в советских спецслужбах не было. Интерпретировать сведения мог только один человек.

Немецким командованием были разработаны два варианта военных действий. Один в Верховном главнокомандовании вермахта — Oberkommando der Wehrmacht, ОКВ, другой — в Главном командовании сухопутных войск — Oberkommando des Heeres, ОКХ. Принят был первый, а второй использовался как дезинформация.

Варианты и отрывочные данные плана ОКХ гуляли по немецким штабам, информация о нем, чаще всего фрагментарная, просачивалась или допускались целенаправленные утечки. Именно эти материалы поступили в немецкое посольство в Токио и были переданы знаменитым советским разведчиком Рихардом Зорге в Москву.

Советская агентура в Риме, Софии, Стокгольме из немецких посольств получала эту дезинформацию и, как Зорге, становилась их проводниками. Часто приходили совершенно абсурдные сведения, что вызывало гневные резолюции Сталина.

Фрагменты плана поступили от немецкой части «Красной капеллы». О нем сообщали Арвид Харнак («Балтиец», «Корсиканец») и Харро Шульце-Бойзен («Старшина»). При этом мировая печать была полна сообщений о близком советско-германском конфликте.

Как ни парадоксально, но о плане «Барбаросса» нападения на СССР в начале 1941 года узнала аргентинская разведка. В Буэнос-Айресе просто не знали, что делать с такой информацией и передали ее американцам.

Примерно через месяц младший торговый атташе посольства США в Берлине Сэм Вудс, имевший очень хорошие связи в немецких высших кругах, добыл основные положения плана «Барбаросса».

В госдепартаменте долго анализировали полученные сведения, но были полны сомнений. Проверку поручили ФБР. Скрупулезный анализ подтвердил подлинность полученных материалов.

Заместитель государственного секретаря Самнер Уэллес вызвал советского посла Константина Уманского 1 марта 1941 года «для крайне важной беседы». Большая часть материалов, добытых Вудсом, были переданы советскому дипломату. Бледный Уманский все понял и обещал немедленно все передать в Москву. Однако Сталин посчитал это провокацией американских империалистов.

Примерно так же отреагировал Сталин на сообщение советского посла в Лондоне Ивана Майского. Постоянный заместитель министра иностранных дел Англии Александр Кадоган сообщил ему о приближающемся нападении на СССР. Зная, как настроены в Кремле, в своем сообщении в Москву он выразил свое скептическое отношение к английскому предупреждению. «Я по-прежнему считаю германскую атаку на СССР маловероятной». И это 21 июня 1941 года.

Германский посол в СССР Граф Шуленбург, сторонник советско-германской дружбы, на встрече с советским послом в Берлине Деканозовым, находящимся в командировке в Москве, фактически выдал государственную тайну. «Я собираюсь сообщить вам то, чего еще не знала история дипломатии… Главная государственная тайна Германии состоит в том, что Гитлер принял решение напасть на Советский Союз 22 июня». Реакция Сталина была соответствующей. «Что ж, дезинформация уже достигла уровня послов!»

Размах дезинформации был таков, что даже наиболее информированная английская разведка, читавшая секретные немецкие материалы, так как сумела расколоть берлинские коды, только в самом конце мая пришла к выводу, что Германия действительно нападет на СССР.

О том, насколько сильно в верхних эшелонах германской власти и вермахта соблюдалась секретность, говорит тот факт, что весьма высокопоставленные офицеры, оппозиционно настроенные к Гитлеру и давно передающие информацию в Лондон через Швейцарию, до конца мая 1941 года не могли достоверно подтвердить факт нападения на СССР и дату начала войны.

Все изменилось, когда приказы из высших штабов начали поступать вниз. Кое-что попало в поле зрения разведгруппы «Красная Капелла», но в Москве отказывались в это верить. Руководитель группы во Франции и Бельгии Леопольд Треппер («Отто», «Большой шеф») буквально на коленях умолял советского военного атташе в посольстве при правительстве Виши передать в Москву, что война начнется 22 июня. Тот отказывался и согласился сделать это только во второй половине дня 21 июня. Пока эти данные дошли до Москвы и были расшифрованы, наступило утро 22 июня.

С целью дезинформации по Берлину гуляли слухи, что концентрация войск у советской границы является лишь средством политического давления на СССР. Вроде бы Москве должен быть предъявлен ультиматум с требованием сдать Германии на длительный срок в аренду Украину, Кубань и обеспечить немецкое участие в эксплуатации бакинских и северокавказских нефтяных промыслов. И только в случае провала переговоров последует вторжение. Соответственно, в Москве ждали переговоров, а их все не было. С целью инициировать их, и было выпущено знаменитое заявление ТАСС 14 июня 1941 года. Сталина не насторожило то, что в германской столице его просто проигнорировали, а на вопросы американских корреспондентов в отделе печати МИД сказали, что не поняли причины московского заявления.

Сталин допустил стратегическую ошибку, так как мыслил категориями Первой мировой войны. Во внезапное нападение он не верил, предполагал, что пройдет определенный период роста напряженности, и он успеет привести войска и страну на военное положение.

Его логика арифметических сравнений количества советских и немецких танков и самолетов не позволяла принять возможность немецкого Blitzkrieg. Начинать войну с 3,5 тыс. немецких танков против почти 14 тыс. советских, и это только в западных округах, ему казалось самоубийством. Об этом он сказал на одном из последних перед войной заседаниях политбюро.

По подсчетам американского историка Бартона Уэйли, советское правительство получило 84 сообщения о предстоящем нападении Германии. Однако Сталин и его окружение находились в плену совершенно ошибочных представлений о международном положении и реальном положении дел внутри страны.

Конечно, проблема не сводится только к успешно проведенной операции по дезинформации советского руководства. Главным была схематичность и догматичность мышления Сталина, отсутствие политического анализа хода войны в Западной Европе, причин поражения Франции и переоценка опыта Первой мировой войны.

Вечером 21 июня 1941 года генеральный секретарь исполкома Коминтерна Георгий Димитров позвонил Вячеславу Молотову, тогда второму человеку в стране, и задал вопрос о возможности войны с Германией. Заместитель Сталина ответил: «Идет большая игра». Через несколько часов она закончилась с такими трагическими последствиями.

Юрий Райхель