Мьянма раздора: как далекие мусульмане поссорили Путина и Кадырова

Происходящее в Мьянме носит не столько этноконфессиональный характер, сколько многоплановое столкновение внутренних и внешних игроков. И часто выпячиваемое противостояние буддистов и мусульман играет совсем не главную роль. Проблемы гораздо глубже и от этого они еще более тяжелые.

Истоки и развитие конфликта

Мьянма — многонациональное государство. В нем проживают представители более ста национальностей и религий. Большая часть граждан — бирманцы, исповедующие буддизм, составляют около 68% населения. Отношения центральных властей с национальными группами и меньшинствами всегда были сложными.

В период Второй мировой войны страна была оккупирована японскими войсками и на ее территории прошли тяжелые и кровопролитные бои. От города Лашо в тогдашней Бирме до города Куньмин в Китае проходила так называемая Бирманская дорога, по которой армия Чан Кайши получала необходимые ей боеприпасы и военное снаряжение от союзников. После захвата коммунистами власти в Китае, отряды гоминдана до конца 40-х действовали на севере Бирмы, в надежде на скорое возвращение на родину. Не в последнюю очередь этим объясняется открытое вмешательство маоистского Китая в развернувшуюся в Бирме гражданскую войну, продолжавшуюся более 50 лет.

Пекин оружием и деньгами поддерживал бирманских коммунистов, а также националистов разных народностей, требовавших либо отделения от Бирмы, либо настолько широкой автономии, что ее невозможно было отделить от обыкновенного сепаратизма.

В этом смысле северо-западный штат Ракхайн (другое название Аракан) ничем не отличался от остальных. Здесь еще в 1942 году происходили значительные столкновения мусульман рохинджа с титульным народом ракхайнцами. Последние – буддисты, и они говорят на одном из диалектов бирманского языка.

Рохинджа считают себя коренным населением, хотя большинство историков называют их переселившимися во времена британского владычества и в период войны за независимость Бангладеш в 1971 году.

На этом основании правительство Мьянмы, как нынешнее, так и предшествующие, считает рохинджа нелегальными иммигрантами из Пакистана и Бангладеш. Действительно, в отличие от остальных народов страны, этнически и лингвистически рохинджа родственны бенгальцам Индии, Пакистана и Бангладеш. Так как перепись населения в Мьянме (Бирме) давно не проводилась, то, по оценке экспертов, численность рохинджа в стране на 2012 год составляла 800 тысяч человек.

Есть одно очень важное обстоятельство. Хотя отношения центральных властей с национальными меньшинствами временами были крайне враждебными и сопровождались вооруженными столкновениями и длительными войнами, тем не менее, все они считаются своими и коренными. За исключением рохинджа. Как следствие, последние всячески вытеснялись за пределы страны, их сбивали в отдельные анклавы, обрамленные военными постами. На территориях проживания рохинджа не открывали школы, и власть не считала себя обязанной заниматься их социальным устройством. Среди этого народа очень высокий процент неграмотных, и он постоянно растет.

Отсюда социальный пессимизм, неверие в какое-либо решение проблем и отличная питательная среда для проповедников экстремизма и, вроде бы, быстрого разрешения всех вопросов. Каким образом? Очень просто — с автоматом в руках. Так появилась боевая организация «Араканская армия спасения рохинджа». Руководит ею уроженец пакистанского города Карачи Ата Улла.

Рохинджа считают пришлыми, но в Бангладеш, Таиланде, Малайзии, Индонезии и, тем более, в Индии их своими тоже не считают и миграции, в том числе и беженцев, всячески препятствуют. Чаще всего переправившихся через границу отправляют обратно. Пограничники Бангладеш минируют границу и уже зафиксированы случаи подрыва беженцев. Соседние государства тоже можно в чем-то понять. За рохинджа закрепился имидж боевиков-исламистов, а такие даже в мусульманских странах, мягко говоря, не приветствуются. Со своими хотя бы справиться.

В Индии считают, что пакистанские власти используют боевиков рохинджа для диверсионных целей и терактов и поэтому оказывают давление на соседние страны, в первую очередь, на Бангладеш, чтобы не принимались беженцы этого народа из Мьянмы.

Со своей стороны, боевики рохинджа все чаще нападают на военные патрули армии Мьянмы, разрушают и сжигают буддийские пагоды, убивают всех, кто хоть в малой степени может быть заподозрен в сотрудничестве с властями.

Получается, что обычные люди рохинджа стали заложниками тех и других. Власти и армия выдавливают их из страны, свои боевики тоже творят беззаконие, грабят и убивают. Страх и покорность господствуют в деревнях рохинджа.

Очень трудно оценить от кого бегут люди. Упоенные властью и беззаконием боевики привлекают отряды мьянманских силовиков. Опасность грозит как той, так и с другой стороны.

С другой стороны, власти пытаются ввести противостояние с боевиками хоть в какое-то русло если не законности, то порядка. В Facebook правительственные военные выложили хвастливое видео, на котором показано, как они пинками и прикладами сгоняют жителей деревни на центральную площадь. Как только появился этот ролик, снятые на нем военные были опознаны и тут же наказаны. Высшие военные руководители Мьянмы заявили, что так будет со всеми, кто использует подобные методы.

В то же время, в других регионах страны никакого противостояния между буддистами и мусульманами не отмечено. В крупных городах обе общины вполне мирно уживаются друг с другом. Это значит, что источник конфликта лежит не в религиозной плоскости.

Большая часть мусульманской уммы Мьянмы с большим подозрением относится к рохинджа, видит в них источник возможных бед и даже из-за их экстремизма не считает полностью своими. Кроме того, для многих жителей Мьянмы ислам — просто прагматический выбор. Существует множество школ, финансируемых исламскими фондами, где можно дать ребенку достойное образование. Он может получить и университетский диплом, поехав бесплатно учиться в одну из арабских стран.

С 1942 года у рохинджа были напряженные отношения с соседями-ракхайнцами, которые справедливо опасались экспансии этого народа на их земли. И это должны учитывать центральные власти Мьянмы. Есть и психологический момент. Ракхайнцы — свои, а рохинджа — пришлые. На чью сторону становиться для центральных властей проблемы не составляет. Конечно, за своих.

Сложность и в том, что на стороне рохинджа не с кем разговаривать. Активистам в Бангладеш и Европе боевики не подчиняются, и власти Мьянмы не воспринимают их как людей, способных что-либо решать. Вот почему военные вынуждены договариваться в каждой деревне и, если это удается, то ей оказывают помощь в восстановлении домов, туда завозится продовольствие. Вопрос только в том, что когда уйдут военные и придут боевики, то они могут все разрушить продовольствие забрать, а говоривших с властями просто убить. И все начнется сначала.

Внешний фактор

Мьянма занимает значительное место в распределении сил внешних игроков. Это связано, во-первых, с важным стратегическим положением, которое она занимает рядом с Индостанским субконтинентом, а также с полуостровом Индо-Китай.

Во-вторых, страна обладает большими природными богатствами — газ, нефть, древесина, драгоценные камни. В-третьих, север страны, наряду с территорией Таиланда и Лаоса, по некоторым данным, также Вьетнама и южного Китая, относится к так называемому Золотому треугольнику. Здесь налажена система выращивания и транспортировки опиума из Мьянмы в Шри-Лаку, Индию, Бангладеш, Таиланд и Камбоджу. Вооруженные группировки народа шанов на севере Мьянмы обеспечивали безопасность производства, транзита и сбыта наркотиков.

Китай традиционно играет большую роль в происходящем в Мьянме и вряд ли останется полностью безучастным и на этот раз. В этой стране у него есть значительные экономические интересы, поэтому Пекин поддерживает центральное правительство.

Кроме того, для него рост исламского экстремизма в мягком подбрюшье весьма опасен, учитывая напряженность в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. К тому же Пекин опасается роста влияния Индии, с которой традиционно связаны как мьяманские элиты, так и буддистская верхушка.

Именно заинтересованность Китая в Мьянме заставила российский МИД весьма осторожно высказаться по проблеме рохинджа и призвать все стороны к сдержанности. Официально Москва до сих пор разделяла позицию Китая, то есть поддерживала действия правительства Мьянмы.

И здесь неожиданно возник чеченский фактор. Вернее, фактор Кадырова. Этот, как он себя назвал, «пехотинец Путина» устроил несогласованный митинг протеста возле посольства Мьянмы в Москве, где собралось около 2 тыс. человек. В социальных сетях лидер Чечни позволил себе высказать несогласие с позицией МИД России по Мьянме и, в качестве примера правильных действий, привел выступление президента Турции Эрдогана.

На созванном в Грозном митинге уже присутствовало более 1 млн человек. Но здесь важно не столько количество участников, сколько содержание выступлений. Сам Кадыров был более сдержан, зато распалились другие выступающие. В общем, у мусульман появился еще один защитник.

В целом действия Кадырова вызвали в России эффект даже не разорвавшейся бомбы, а серьезного замешательства во власти. Пропаганда все время говорит о единодушной поддержке политики властей, а тут один из ее столпов позволил себе открыто высказаться против и осуществил самовольные действия, которые другим не позволительны. Заговорили о появлении второго центра власти.

«Но я вас уверяю, здесь никакой фронды со стороны руководства Чечни нет. Прошу всех успокоиться. Все в порядке», — увещевал Путин на своей пресс-конференции в Китае после саммита БРИКС.

Кроме того, российский президент сказал, что главам субъектов России никак не запрещается иметь собственные, отличные от официальных, взгляды на внешнюю политику. Осталось непонятным, это право всех или только чеченского лидера. Похоже, что второе.

Демарш Кадырова имеет не столько внешнеполитическую составляющую, хотя по форме именно такую, сколько внутриполитическую. Как бы Путин ни принижал значение произошедшего, на самом деле оно крайне важно. По крайней мере, в нескольких плоскостях.

Первое. Наметилось серьезное расхождение между мусульманскими элитами, в частности, Поволжья, а именно Татарстана и вслед за ним Башкирии и Северного Кавказа. Никто не собирается отдавать Кадырову то, что он сам себе присвоил. Это он в Грозном может считать себя фигурой мирового масштаба, а в Казани и Уфе его в упор не видят. Сейчас это открыто не проявляется, Москва этого не хочет, но серьезные подводные течения только набирают силу.

Второе. Региональные элиты получили важный сигнал, что власть не столь монолитна и боится каких-либо сложностей с регионами, по крайней мере, до выборов в марте будущего года. Более того, она не может справиться с Кадыровым и вынуждена терпеть его выходки. Как следствие, в среднесрочной перспективе следует ожидать усиления броуновского движения в столкновении интересов центра и регионов.

Третье. Похоже, что случай с Кадыровым заставляет группы влияния заняться вопросом будущего после Путина. Его избрание пока под сомнение не ставится, но появились видимые трещины в вертикали власти, а Кадыров и его митинги — тому явный пример.

Кто бы мог подумать, что события в далекой и мало кому известной в России Мьянме вызовет столь сложную и в чем-то бурную цепную реакцию. Так рохинджа и их проблемы стали детонатором весьма сложных явлений внутриполитической жизни в России.

Юрий Райхель