Маоизм без Мао: истоки ренессанса китайского коммунизма

В Китае нет постоянно работающего парламента: 2943 делегата приезжают из провинций в Пекин на десять дней, чтобы выслушать отчет правительства, утвердить назначения, принять план на будущее. Эти делегаты якобы сохраняют связь с массами, несут в столицу их голоса и чаяния. На деле – играют роль массовки. Как? – тут уже замысел режиссера. В годы Ху Цзиньтао съезды идут оживленно, имитируя тренд к либерализму. После передачи власти Си Цзиньпину возвращается прежняя чопорность.

Смену тренда слишком легко объяснить трудностями в экономике: дела идут плохо – закручивают гайки. Но в 2012-м, когда Си получает власть, экономика на подъеме, а тренд уже есть.

То, что выгодно

В 1990-х популярна парадигма конца истории: войны идеологий кончились, видеомагнитофон и джинсы побеждают коммунизм. В Китае, правда, коммунисты сохраняют власть, но как далеки они от хунвейбинов, молодой гвардии Мао. Кажется, для китайцев наступает время постмодерна, смешения всех символов: в кармане партбилет, на стене Мао, в голове деньги, деньги. Новая редакция конституции разрешает частную собственность (только не описывает ее как священную, приберегая это словцо для государственной), а бизнес уже не помеха членству в партии или членство в партии – бизнесу.

Новые отношения складываются в старых идеологических формах. В истории так уже было: молодая буржуазия Европы стоит горой за короля, видя в нем противовес феодалу. Пока ее дело – сколотить капитал, а политика подождет. Но до поры. В Китае эта пора наступает.

Прагматизм 1990-х создает новые социальные институты, описать которые в старых идеологемах нельзя без смеха. Чего стоит тезис Си Цзиньпина о том, что отношения бизнеса и государства «родственные» и «чистые». Конечно, партийная газета Жэньминь Жибао в восторге. Но времена Конфуция, поучавшего, что император – любящий отец, а подданные – почтительные дети, прошли. Не зря Рен Чжицян, строительный магнат, напоминает в своем блоге, что партия тратит деньги плательщиков налогов. Тот, кто платит налоги, нанимает чиновников, и их отношения не родственные (у семьи, дескать, все общее), а деловые.

Из вороха идей теперь выбирают нужное – то, что способно оправдать способ действия данной социальной группы. Рен Чжицяну выгодна идеологема «чиновник – слуга народа», а Си Цзиньпину – «великий кормчий – отец народа». Мао тут реакция на либеральный вызов. Партийцы обвиняют Рена (тоже члена партии) в желании построить государство западного образца.

Что пройдет, то станет милым

Выгода – объяснение в первом приближении. Есть еще что-то. «Мао и Конфуций, – пишет Чжан в статье для Foreign Policy, — набирают популярность у китайских интеллигентов в последние пять-семь лет. Партия вынуждена догонять». Перед нами два тренда в самом обществе: те, кто хочет нового, и те, кто тоскует по старому.

Эпоха перемен — межвременье, чего-то уже нет, а чего-то еще нет. К месту два примера. Жители города Таншань дышат выбросами металлургического завода-гиганта, по улицам ходят, не снимая марлевых повязок. Но в апреле им улыбнется удача: в городе пройдет международная выставка цветов и завод на время приостановит работу. Как говорит местный чиновник Цзяо: «Таншань следует концепции зеленого развития». Это – насмешка над жителями, а заодно угодничество перед иностранцами. Не будь международной выставки, завод бы дымил. Или деревня в провинции Шаньси, вернее, бывшая деревня: ее снесли, чтобы построить шахту, а людей, в большинстве своем стариков, переселили в безликие многоэтажки. Что в итоге? Горожане платят налоги, но не имеют простого блага — чистого воздуха. А в деревне старики теряют свои дома, их собственность не защищена. Силы, вторгающиеся в жизни людей, новые. А ностальгия – ответ на них.

Конечно, Мао тоже ломал жизни. Но память о нем рождает иллюзии. Си Цзиньпин поручает партийцам изучить работу Мао «Методы работы партийных комитетов». Это простая работа, написанная с товарищеской прямотой, даже солдатским демократизмом. «Вопросы выкладывай на стол, – пишет вождь. Не стыдись спросить у младших товарищей, прислушивайся к их мнению. Стремись к сплочению в работе с теми товарищами, которые придерживаются другой точки зрения». Взаимопонимание, поддержка, дружба – вот слова, которые Мао использует постоянно, что дает читателю чувство сопричастности к некому целому, «боевому отделению» (как выражается кормчий). А это то, чего не хватает людям из небоскребов дымного города. Мир в книжке Мао сразу становится близким и понятным, нет безликих экономических процессов, которые неведомо как делают то счастливыми, то несчастными. Есть люди, которые, если крепко возьмутся, непременно победят. «Некоторые товарищи хотя и ухватываются за главное в работе, но некрепко, поэтому работа у них все же не налаживается. Нужно ухватиться крепко», – убеждает Мао. Как не вспомнить пословицу: усердие и труд все перетрут. В жизни часто не так. В том же Таншане многие рабочие из-за замедления экономики уже потеряли работу: за что им ухватиться?

«Ухватиться крепко» – простой рецепт надежды на будущее. Кстати, в отчетном докладе на съезде премьер Ли Кэцян, как подсчитали в The Wall Street Journal, чаще всего использует слова — развитие (211 раз), работа (115 раз), народ (77 раз). Народ, ухватись крепче за работу — будет развитие.

Эпоха перемен

Люди на перепутье: или либерализм, или маоизм. Одного еще нет, второго уже нет. Партия не решает всего, а лишь влияет на решение, в т. ч. через отбор информации. Пока маоизм побеждает. Но что такое маоизм? Китайский коммунизм сочетает эгалитаризм с национализмом. Си Цзиньпин, очевидно, готов взять только национализм.

Власть боится тяги людей к равенству, что определяет двусмысленность в почитании вождя. Как пишет Financial Times, в последние годы растет популярность туризма по местам Мао, но чиновникам запрещено этот туризм рекламировать. Национализм кажется безопасным, во всяком случае именно он должен вернуть людям потерянное чувство общности — как говорят в Китае, мы все китайцы. Но тут тоже есть подводные камни. В уже упоминавшейся статье Foreign Policy Чжан пишет: «Воинствующий национализм в обществе подталкивает партию к более жесткой позиции, как это было во время студенческих протестов в Гонконге (революция зонтиков. — М. П.). Партия вынуждена в национализме искать новые основы своей легитимности». Проблема в том, что национализм как лозунг материкового Китая затрудняет национализм на деле, а именно объединение всех китайцев в одно государство. Гонконг возвращается в Китай на условии «одна страна – две системы», а теперь спецслужбы КНР крадут неугодных им жителей Гонконга — к примеру, торговцев антикоммунистическими книгами, — заставляют их каяться в телеэфире. Вопрос, захочет ли Тайвань когда-нибудь начать интеграцию с материком. Вряд ли.

Тенденция

В посткоммунистических обществах есть нечто общее: эйфория либерализма уступает место коммунистической ностальгии. Это не значит, что кто-то вновь начинает «строить коммунизм». Парадокс в том, что отсутствие (а не наличие т. н. коммунизма) пробуждает к нему любовь. Как писал Лао Цзы: «Когда распря в семье, появляются сыновья почтительность и братская любовь, когда хаос в государстве — верные слуги». То есть говорят о чем-то, хвалят что-то тогда, когда этого уже нет.