Границы мультикультурализма: как Кельн меняет Германию
Четыре дня СМИ молчат. Это странно для свободной прессы. Можно сказать, что в Германии нет свободы слова. Но скорее дело во внутреннем цензоре: Кельн ставит под вопрос кредо «помочь беженцам – наш долг», а глубже – левую парадигму. «Для нас, левых, — пишет Дебора Орр в колонке The Guardian, — возник конфликт двух принципов: у женщин есть права и свободы и у сирийцев есть право бежать от войны». Два права, до сих пор образующие нечто единое – защити того, кто уязвим.
Культурная норма
«Для Германии настало время иметь дело с культурными различиями», — говорит экс-министр по делам женщин Кристина Шредер. До сих пор существует асимметрия: то, что называют сексизмом в европейской культуре, допускают как своеобразие в мусульманской. Даже после Кельна тезис «араб не привык видеть женщин, идущих без мужчин» считают оправданием — мол, культура у мусульман такая: увидел одну и без хиджаба, значит, можно насиловать.
Однако иногда стоит различать норму и частую практику.
Норма — Коран, в нем у женщин есть права, весьма широкие для VII века. Так, стих «женщинам принадлежит доля из того, что оставили родители и ближайшие родственники» — образец эгалитарности. В Европе у дочерей таких прав не было, так называемый майорат – проклятие английских девушек еще в XIX веке. Нет унижения женщин в письменной культуре. В XI-XII веках процветает жанр «пятериц» — пяти поэм на классические сюжеты. Среди этих сюжетов история Лейли и Меджнуна — двух влюбленных, предтеча Ромео и Джульетты. В зародыше культура ислама обещает добрые плоды.
Но практика другая. В конце 2015-го (еще до Кельна) Дэниэль Мойлэн публикует в Foreign Policy очерки своего путешествия в Афганистан. В них шокирующие вещи: женщина не может пройти по улице без того, чтобы кто-нибудь не ущипнул ее за грудь или ягодицу. Сама журналистка чувствует нахальные руки в своих штанах, когда посещает похороны (!). «Они меня трогают!» — вскрикивает она в момент, когда все как будто скорбят о покойном. К счастью, на выручку приходит мужчина: «Имейте уважение! Это иностранный журналист». «Мне повезло, — заключает Мойлэн, — мужчины редко защищают женщин».
Хватать незнакомку за промежность — не норма, а мутация культуры ислама. Эта мутация, безусловно, имеет реальные основания: вечные качели «репрессивный режим — анархия» и, как следствие, культ силы — не помоги, а ударь слабого, покуражься над ним.
Эта мутация губит общество: женщины в Афганистане боятся выйти из дома — пойти в школу, на работу. Прошло уже 15 лет после «Талибана», а женщины все еще не вовлечены в экономику. В сторону гуманизм, просто экономически: женщина в гинекее — обуза.
Парадокс в том, что правительство в Кабуле декларирует борьбу с сексизмом, а мэр Кельна г-жа Рекер советует женщинам ходить группами и сторониться незнакомцев. Что дальше? Кельн станет Кабулом.
Личная ответственность
Культурная норма снимает личную ответственность: каждый виновен (или не виновен) как член группы. На этом равно играют в политике — и левые, и правые. По г-же Рекер, участники секс-моба почти невиновны: мы, мэрия Кельна, не охватили их курсами по гендерному равенству — ну, не знали они, что женщин нельзя насиловать. У правых наоборот. «Собрать бы всех беженцев на корабль, — пишут в соцсетях, — и утопить». В обоих подходах беженцу нет смысла работать над собой: у одних он всегда прав, у других — виноват.
Между тем насиловать женщину или нет — личный выбор. Газета Bild печатает письмо Фераса Рашида, беженца: «Преступники должны быть наказаны Если это были беженцы, они должны быть депортированы. Эти наказания важны не только для жертв, но и для тех беженцев, кто, как я, хочет интегрироваться в немецкое общество». Каждый отвечает за себя — вот тот якорь, который пока удерживает Германию. Хеннинг Шеффен, публицист, объясняет: не может быть коллективной ответственности, если мы живем в демократическом государстве.
В итоге личная ответственность становится базисом ответа Меркель. Ее партия ХДС заявляет: лица, ищущие убежище и осужденные хотя бы условно, могут быть депортированы. Это ужесточает закон: сейчас депортация возможна лишь в отношении лиц, приговоренных, по крайней мере, к трем годам тюрьмы. (При условии, что на родине их жизни ничто не угрожает.)
Образ беженца изменчив: летом это человек, нуждающийся в помощи, сейчас угроза, возможный насильник. Но те, кому все сочувствовали летом — врачи, инженеры, — никуда не делись. Они, как Ферас Рашид, хотят стать частью Германии, а не ИГИЛ.
Границы мультикультурализма
Мультикультурализм сейчас под ударом, ему грозит бесхребетность левых и жестокость правых.
Начнем с левых. В отчете полиции в Кельне есть фраза: «Я сириец. Вы должны быть со мной любезны. Меня Меркель пригласила». Этот человек, который якобы не знает норм поведения на улице, хорошо разбирается в политике: он понимает, что репутация (другими словами — рейтинг) канцлера зависит от успеха миграционной политики. Меркель вложила свой авторитет в призыв «Мы можем», поэтому секс-моб — удар по ее будущему во власти. Политики — те, кто зарабатывал очки на помощи беженцам, — предпочли бы забыть историю в Кельне как дурной сон, замолчать ее. В этой слабине новый варвар черпает веру в безнаказанность.
Левые все еще не хотят признать, что «среди участников секс-моба были сирийцы», их стратегия — подмена понятий. «Сексуальное насилие, — говорит Энн Видорек, феминистка, — не связано только с мигрантами, то же происходит на Октоберфесте». Да, вероятно, это так. Но вопрос в другом.
Сексуальное насилие — вредная мутация культуры ислама: защищать его — то же, что защищать болезнь, не давая культуре вернуться к норме и начать развитие. Некла Келек, социолог мусульманского происхождения, называет это «ложной толерантностью». Человек бежит, допустим, из Ракки и попадает как будто в Кельн, а на деле в маленькую Ракку, в свою общину. То есть вновь в среду, где сделать правильный личный выбор трудно (но не невозможно).
В репортажах о жизни беженцев пишут: людей расселяют в депрессивных районах, в заводских общежитиях. «Не станет ли это гетто?» — спрашивает журналист. Представьте, тут — арабы, в соседнем квартале — неонаци. Веселая компания. Власти же «вежливо» предоставят всех своей судьбе.
Правые также используют трусость левых, их желание замолчать правду. Неожиданно «Пегида» предстает в роли защитника свобод, в т. ч. СМИ и женщин. Движение улавливает настрой людей. Der Spiegel приводит опрос: 41% немцев считают — тем, кто недоволен миграционной политикой, затыкают рот. В соцсетях полно выводов, как этот: «Изнасилуй «Пегида» женщин-мусульманок, все СМИ кричали бы об этом». Хуже всего, что это так. Но не стоит забывать жестокость к мусульманам (мол, утопить их всех) оборачивается жестокостью к своим. Еще цитата: «Где те шлюхи, что приветствовали беженцев? Они были бы рады чужим рукам под платьем». Как видим, агрессия легко меняет объект, переключаясь с беженцев на либерально настроенных немок.
Выводы
Мультикультурализм — взаимодействие культур для их обогащения. Это определение устанавливает границы. Как минимум речь идет о возможности взаимодействия, т. е. об устранении практик, которые сеют вражду. Фолькер Бек, депутат от партии «Зеленых», ранее защищавщий право девочек ходить в школу в хиджабе, восклицает: «Должна же быть красная линия». Да, должна. Эта линия там, где посягают на чужую личность. Тот, кто носит хиджаб, не выходит за грань своей личности (поэтому допустимо), сексуальное домогательство — всегда насилие, обращенное на другого (поэтому недопустимо). Наконец, как максимум по ту сторону грани должны остаться нормы, сдерживающие развитие, ограничивающие культуру — в этом контексте нормы VII века могут быть пересмотрены: так ли нужен хиджаб? Но для этого нужна открытость и честность.
Обществу нужна интеграция: что-то нужно делать. Прав Der Spiegel: «Полная честность стала бы хорошим началом».