Карл Волох о тяжелой теме для Суда ООН и успехе люстрации (видео)

— 19 апреля Международный суд ООН вынес первое решение по иску Украины против России. Доказательства Украины по финансированию Россией терроризма признали недостаточными. Вы ожидали такого решения?

— Почему Украина недостаточно хорошо подготовилась?

— Давайте начнем с простого. Нет никакого проторенного пути в этом вопросе. Единственный, кто за последние 50 лет пытался решать вопрос, связанный с нападением и поддержкой Россией сепаратистов, это Грузия. Ее даже не стали слушать, позиция была недостаточно выверенная. Правда, нам это немного помогло, мы не повторили ее ошибки.

Что касается всего остального, то решение может быть любым. Это новая тема. Суд может просто не взяться за нее, не вникать глубоко. Поскольку она больше в политике, а меньше – в праве. Вопрос развязывания агрессивных войн, в чем мы, кстати, не обвиняем Россию, был в Нюрнберге, но больше не развивался в международном законодательстве. То есть все, что не происходит вопреки решениям Совбеза — путь чрезвычайно сложный.

Мы не предоставили достаточно доказательств для обеспечительной меры. Это не значит, что мы не предоставим достаточно доказательств при разборе дела по существу. Промежуточное решение, по большому счету, ни о чем не говорит.

Нам отказали в наложении ареста на спорное имущество. Но это не значит, что окончательное решение суда будет не в нашу пользу.

— Какова ваша позиция относительно признания «ЛНР» и «ДНР» террористическими организациями? Почему до сих пор официально их не признали?

— Каждое государство само принимает решения, считая или не считая это возможным. Поверьте, если мы завтра миллион раз объявим их террористами, это не значит, что другие будут считать их террористами и признают их таковыми.

— Хотелось бы понять суть произошедшего в суде. Если мы не называем террористов террористами, а войну – войной, почему Европа должна?

— Давайте официально назовем Путина подонком и скажем, чтобы он ушел. Он не уйдет.

Европа видит и достаточно неплохо понимает, что у нас происходит. То, что мы будем всем демонстрировать некие ритуальные танцы, ничего не изменит. Назовем это войной, и что? Кроме того, что нам будет сложнее получать кредиты и зарубежные инвестиции, что произойдет практически? Нужно будет еще ввести военное положение.

— Весь мир поймет, что происходит агрессия.

— Да бросьте. Кто сказал, что это агрессия России, если Путин сюда войска не вводит? Все, кто сюда прибывают, это российские военнослужащие, которые как бы находятся в отпуске.

Все понимают, что происходит на самом деле. Все зарубежные политики это понимают. Достаточно ли у них политической воли, чтобы пойти на открытый конфликт с Россией… Вот у поляков, судя по всему, убили все руководство страны под Смоленском. Но они даже не признали это вслух. Только сейчас идет какой-то процесс, после которого они начнут говорить об этом. Почему? А что должно было стать естественным продолжением – объявление войны России? Развязать ей руки, чтобы она могла бомбить польские города?

Для того чтобы летать, нужны крылья. Для того чтобы сказать «да мы им покажем», нужно иметь армию.

— То есть, как мы называем террористов не важно? И власть, наверное, думает так же, как вы?

— Я даже не уверен, что они четко подходят под понятие «терроризм». Это ведь конкретно оговоренное понятие.

— Как тогда их называть?

— С моей точки зрения, это – российская наемническая армия. Например, во французском иностранном батальоне не служит ни один француз. Но это ничего не меняет, это – одно из подразделений их вооруженных сил.

— Если бы мы террористов назвали так, это бы помогло в суде?

— Это на зоне нужно перебазарить один другого, а тут всем все понятно. Готов ли мир идти на конфликт с Россией – вторым ядерным государством в мире? Нет. Будет за нас воевать? Не будет.

Возможно, не будь русские членами Совбеза ООН, можно было получить какую-то резолюцию и создавать какую-то коалицию. Но, опять же, не с ядерным же государством. А уж когда Россия – член Совбеза с правом вето, то что уже говорить.

У нас есть Антитеррористическая операция и этого названия вполне достаточно. Ну объявляем мы войну, и Путин решает побомбить наши города – чем плохая стратегия?

— То есть это стратегия Путина?

— Нет, просто, объявляя ему войну, вы хотите ему развязать руки для агрессии. Когда война начиналась, наши военные бюджеты отличались в 80 раз. Сегодня они отличаются уже на порядок. Они нас намного превосходят, особенно если учесть прошлый опыт, их военные разработки. Можно кричать о нашем боевом духе. Это замечательно, когда есть подавляющее превосходство в военной технике.

Обострение на Востоке не является нашим интересом. По километру мы продвигаемся – вот так и надо.

— А какова стратегия Путина? В мирное время он забрал у нас Крым, зашел на Донбасс. Сейчас война, и мы не знаем, что же его заинтересует дальше.

—  Никто в стране не сказал, что мы не будем готовиться к полномасштабной агрессии. Границу укрепляют, военный бюджет увеличили, насколько это возможно в нищем государстве. Готовятся, насколько это возможно.

Что же касается разговоров о нашей неготовности – так мы нищие, поэтому и не готовы. Если бы наша экономика была такая же, как и у России, то другое дело. У них она такая же паршивая, как у нас, но у них есть нефть и газ. За счет этого они себя до сих пор чувствуют себя в десять раз лучше, чем мы.

— Как бывший член Общественного совета по люстрации при Минюсте скажите свое мнение: эксперимент с люстрацией удался?

— Пока что ничего лучше, чем это, у нас не сработало. Имущественная люстрация провалена. Но у нас она сейчас идет отдельно, создано НАПК, есть электронные декларации. Может быть когда-нибудь кто-то что-нибудь будет делать. Имущественную люстрацию провалили не по нашей вине. Такое на тот момент было законодательство, не было органов, доступа к базам Государственной фискальной службы и т.д.

Та же часть, которая касается автоматической люстрации, произошла эффективно. Больше 4,5 тыс. людей ушли с работы.

— Кто эти люди, которые попали под люстрацию?

— Это все руководители. Там нет рядовых людей. Самая большая чушь, которую я слышал, что из-за люстрации ушли квалифицированные кадры.

В генпрокуратуре, где уволили больше всех, люстрировали аж 0,5% всех сотрудников. Причем, как правило, это были администраторы, а не опытные следаки.

— То есть уволили не тех, кого должны были?

— Уволили тех, кто отвечал за беззаконие, которое было в стране. Я говорю о профессиональном уровне. Разговоры о том, что уволили лучших следователей и теперь некому работать – чушь собачья, потому что до уровня следователей люстрация никогда не опускалась. Самый нижний уровень люстрации в прокуратуре – это заместитель прокурора города. В Киеве – заместитель прокурора района.

Я назвал прокуратуру, но также и везде. Уволили только высших руководителей. Руководители центральных органов государственной власти, а их у нас 73, их заместители, руководители областных органов власти и их заместители. До руководителей районных органов власти тоже дошли.

— Из люстрированных, вы можете назвать три известных всем фамилии?

— Из известных, наверное, только руководитель Космического агентства. Но это не главное, вы поймите. Известные сами уволились.

Вышел закон, что человек, находящийся на такой-то должности, будет уволен. Разве он будет ждать, пока это станет известно, его имя опубликуют в люстрационном реестре? Он ушел сам. Так поступила основная масса чиновников, подпадавших под люстрацию.

Люди, которые спрашивают, почему таких чиновников не люстрировали, наверное, не совсем понимают, что такое люстрация. Это отстранение от государственной власти, допустим, на десять лет. Мы ли уволили чиновника через приказ, сам ли он ушел – он уже не в государственной власти и не может вернуться. Важно то, что подай он документы на должность в государственной власти, он не пройдет проверку.

— Люстрационный процесс будет продолжаться?

— Он уже закончился. Общественный совет вновь создан для того, чтобы следить за тем, чтобы людей не исключали из люстрационного реестра и чтобы не допускать на государственную службу тех, кто в нем находится. Нужно выдержать какой-то период времени, но с люстрацией уже все.

— Почему вы не вошли в новый состав Общественного совета?

— На тот момент, когда я туда входил, это было заданием первоочередной важности. Поэтому я туда полез и посвятил немалую часть своего времени. Сейчас я считаю, что процесс закончен, а есть другие суперважные вещи, которыми нужно заниматься.